Праздник

С самого начала отношений с Эзопом, Нортон отдавал себе отчет, что будет непросто. Он еще давно, внутри себя, понял, что Карл сложный человек, с тяжелым характером. Его мысли были скрыты за непроницаемой маской, эмоции читать было почти невозможно. А что касается чувств… Эзоп проявлял их так странно и скупо, что Нортон постоянно ловил себя на сомнениях.

В стенах их общего дома Нортон, безусловно, чувствовал себя желанным. В эти моменты, в объятиях Эзопа, ему казалось, что это единственное по-настоящему светлое и простое, что у них есть. Но вот чувствовал ли он себя любимым? По-настоящему, без всяких сомнений? Он не знал. В ответ на этот тихий, гложущий вопрос в душе звучала лишь тягостная пустота. Он просто надеялся, что со временем Эзоп станет немного открытее, что им обоим станет легче дышать.

Сам Нортон не скрывал своих чувств ни на секунду, он окутывал Эзопа заботой, поддерживал его, старался показать свою любовь каждым взглядом и каждым прикосновением. Но иногда на эту постоянную отдачу не хватало сил. И они ссорились. А потом, конечно, мирились. Вот только примирение их было своеобразным, не через долгие разговоры по душам, не через взаимные извинения. Они мирились в постели.

В прямом смысле этого слова. Секс становился универсальным решением всех их проблем, молчаливым способом загладить вину. И, как поначалу думал Нортон, этот способ всех устраивал. Но нерешенные проблемы никуда не девались, они копились, и с каждым разом ссоры становились все ожесточеннее. Крик заменял спокойный тон, в ход шли обидные слова и грубая брань. А потом снова примирение-забвение. Замкнутый круг.

От этой изматывающей рутины Нортон уставал до полного опустошения. Единственным спасением стал спортзал, куда он стал ходить еще чаще, вымещая в железо всю накопившуюся боль и досаду. И вроде бы, после хорошей тренировки, на душе становилось чуть светлее. Нортон пытался убедить себя, что все налаживается.

Ведь скоро у Эзопа день рождения! Они наконец-то проведут время вместе, отдохнут, и все обязательно станет лучше. Воодушевленный этой мыслью, Нортон на работе, как обычно, написал Эзопу. Спросил, как у него дела, поел ли он, все ли в порядке. Ответ пришел холодный и отстраненный, будто бы Нортон обратился к стене. Но он не сдавался, он ведь знал, что Эзоп не со зла так грубит, он просто не умеет иначе.

Однако в этот раз короткий диалог закончился на совсем уж неблагоприятной ноте. Нортон, чувствуя, что вот-вот сорвется, отложил разговор. Эзоп ответил лишь спустя несколько часов, и его сообщение стало спичкой, поднесенной к бочке с порохом. Завязалась перепалка, в пылу которой вспылил и сам Нортон. Он не считал себя абсолютно правым, но внутри поднялась такая волна обиды, что сдержаться не было сил.

Было обидно до слез. Обидно, что он старается изо всех сил, выкладывается по полной, а в ответ получает такое отношение, будто он последний человек, ни во что не ставящийся. Обидно, что его любовь, такая яркая и шумная, разбивается о ледяное молчание, и создавалось впечатление, что все его старания нужны только ему одному.

Весь оставшийся день он промучился с тяжелым камнем на душе. Даже качалка не принесла привычного облегчения, гнетущее чувство не отпускало. Дома он без сил повалился на кровать и снова и снова перечитывал их переписку, и каждое прочитанное слово отзывалось свежей болью. Руки дрожали, когда он набрал короткое сообщение с извинениями. В этот момент он чувствовал себя виноватым во всем на свете, будто это он источник всех их бед. Отшвырнув телефон, Нортон разрыдался, уткнувшись лицом в подушку.

Было невыносимо грустно от осознания, что твои же собственные чувства мешают тебе жить. Любить становилось больно, особенно когда понимаешь, что твоя любовь важна и нужна только тебе самому. Ощущение было такое, будто это происходит с ним впервые, и эта первобытная боль была совершенно незнакомой и оттого еще более страшной.

В голове были навязчивые мысли. А не является ли он для Эзопа просто удобным способом снять напряжение? От этой догадки стало физически тошно, комок подкатил к горлу, и слезы хлынули с новой силой.

Единственным желанием было уснуть, забыться, вычеркнуть этот ужасный день из памяти и надеяться, что утро все расставит по своим местам. Но он знал, что чуда не случится. Эзоп никогда не извинится первым, никогда не признает свою вину. Для него Нортон это проблема, а их отношения всего лишь формальность, позволяющая спать вместе без лишних вопросов.

Изможденный бурей эмоций, он в итоге отключился, не заметив, как провалился в тяжелый, тревожный сон. Он крепко обнимал подушку, а Марио, беспокойно поскуливая, пытался утешить хозяина, тычась влажным носом в его щеку.

В квартире было тихо, когда скрипнула входная дверь. В прихожей послышались осторожные шаги.

— Нортон? — знакомый голос прозвучал негромко, разносясь эхом по коридору. — Ты где?

Дверь в спальню тихо отворилась, и на пороге возник Эзоп. Его взгляд упал на фигуру, скорчившуюся на кровати в неестественной позе, поджав под себя ноги, словно пытаясь стать меньше и спрятаться. Это зрелище вызвало у Эзопа непривычный приступ боли.

Как бы он ни прятал свои чувства, как бы ни строил из себя циника, он любил Нортона. И причинять ему такую боль, пусть даже неосознанно, было невыносимо. Он медленно подошел к кровати и присел на край, матрас под ним тихо прогнулся.

Эзоп нерешительно прикоснулся к спине Нортона, а затем положил ладонь ему на голову, осторожно поглаживая мягкие волосы. От собственной несвойственной нежности он нахмурился, внутри все сжималось от неловкости.

— Прости… — тихо начал он, и голос его дрогнул. — Я правда совсем забыл о завтрашнем дне. Я уже договорился, Эндрю меня подменит.

Он чувствовал себя униженно, оправдываясь, ком в горле мешал говорить. Нортон в ответ лишь сильнее сжался в комок, и Марио, наконец, не выдержав напряженной атмосферы, спрыгнул с кровати и убежал.

Эзоп глубоко вздохнул, чувствуя, как предательская дрожь снова подступает к горлу. Он наклонился к виску Нортона и едва слышно прошептал:

— Я тоже тебя люблю, помнишь? Пожалуйста, Нортон… — Его губы легонько коснулись кожи. — Не злись на меня. Завтра весь день только для нас. Куда захочешь, сделаем все, как ты пожелаешь.

И Нортон понял, что не может больше злиться. В его голосе звучала такая искренняя, пусть и неуклюжая, боль, что вся обида моментально растаяла. Он с трудом развернулся и сел на кровати, а затем просто уткнулся лицом в шею Эзопа, обхватив его руками так крепко, как только мог, выражая этим свои сильные чувства.

Эзоп на мгновение замер, а затем его рука медленно поднялась и легла на спину Нортона. Он не говорил больше ни слова. Он просто сидел и нежно, почти неслышно, гладил его по спине, позволяя тому плакать, чувствуя, как под его ладонью вздрагивает чужое тело. Слов в эту минуту не находилось, да они были и не нужны.